Военное строительство Японии в конце 2013 г. и начале наступившего 2014 г. войдут в послевоенную историю Японии в качестве важного этапа на длинном пути “нормализации” страны.
Предыстория
Сам этот термин зародился в среде японской политической элиты в начале 90-х годов и в самом общем виде подразумевал постепенный отказ от всех тех ограничений во внутренней и внешней политике, которые были как навязаны Японии победителями во Второй мировой войне, так и добровольно взяты на себя правительством страны.
 |
| Посещение военной базы Асака к северу от Токио премьер-министром Японии Синдзо Абэ (Shinzo Abe) в честь Дня сил самообороны в октябре этого года |
| Источник: www.csmonitor.com |
К первым относится Конституция 1947 г. и, главным образом (но не только), её 9-ая статья, которая декларировала «отказ Японии от использования войны в качестве средства решения межгосударственных проблем и от обладания вооружёнными силами». Ко вторым – принятие принципов “трёх нет” (не разрабатывать, не обладать, не ввозить на свою территорию) непосредственно касается ядерного оружия, а также экспорта систем вооружений, производимых японскими компаниями. Необходимо ещё раз подчеркнуть, что два последних принципа не носят законодательно установленного характера и являются обязательствами, добровольно взятыми на себя японским правительством в конце 60-х годов.
Важным ограничителем характера военного строительства, а также использования нынешних “Сил самообороны Японии” (ССОЯ, де-факто полноценных вооружённых сил) является такая правительственная интерпретация ст. 9 Конституции, которая запрещает их использование даже в формате так называемой “коллективной самообороны”, предусмотренной уставом ООН. Следствием данного самоограничения может стать гипотетическая ситуация, когда, например, американский конвой с продовольствием, направляющийся в Японию и атакованный в открытом море силами некоторой “третьей стороны”, не будет защищаться японскими ВМС. Просто потому, что сегодня они не имеют права этого делать.
Однако, парадоксальность подобных ситуаций является чисто внешней, ибо, согласно американо-японскому Договору о безопасности, в окончательном виде принятому в 1960 г., Япония фактически передавала проблему обеспечения национальной безопасности в руки США. Что полностью соответствовало т.н. «доктрине Ёсиды» (по имени первого послевоенного премьер-министра страны), согласно которой все силы страны сосредотачивались на восстановлении и развитии экономики.
Ко времени окончания холодной войны Япония превратилась во вторую экономику мира, что означало достижение целей «доктрины Ёсиды». В связи с этим в японском истеблишменте всё чаще стали говорить об её исчерпанности и необходимости “выравнивания обязательств” в двустороннем американо-японском альянсе, что и поставило на повестку дня пересмотр всей правовой базы сферы обеспечения безопасности и обороны страны.
 |
| ДЭПЛ типа «Сорю» ВМС Японии |
| Источник: ВМС США |
До последнего времени процесс “нормализации” Японии развивался осторожно и постепенно с учётом сохраняющейся в странах Восточной Азии памяти о последствиях пребывания на их территориях в период Второй мировой войны японской Императорской армии. Важным мотивом подобной “неторопливости” являлось также и то, что современная Япония (как, впрочем, и её союзница во Второй мировой войне Германия), опираясь на экономическую мощь и без единого выстрела, в немалой степени решила те внешнеполитические задачи, которые тщетно и с катастрофическими для себя последствиями пыталась разрешить в ходе Второй мировой войны.
Ускорение процесса “нормализации”
Нынешнему ускорению японской “нормализации” способствует складывающаяся в регионе политическая ситуация. Рост Китая и превращение его во вторую мировую державу во всё большей степени воспринимается не только Японией, но и рядом других его соседей в качестве главного источника вызовов национальным интересам.
“Китайский фактор” становится одним из основных мотивов (возможно, просто основным) процесса “нормализации” Японии. Он же в глазах всех стран Юго-Восточной Азии способствует превращению образа Японии из недавнего врага в важную опору в противостоянии с Китаем. Свидетельством подобной трансформации явились, в частности, итоги саммита “Япония — страны АСЕАН”, состоявшегося в конце декабря 2013 г. в связи с 40-летием установления двусторонних отношений.
Об этом же говорит и участие ССОЯ в мероприятиях по ликвидации последствий катастрофического для Филиппин урагана “Хайян”. Ещё два-три десятилетия назад трудно было себе представить возможность пребывания на филиппинской земле в том или ином качестве японских военных.
Но Китай является главным торговым партнёром Японии, и в Токио длительное время избегали обозначать его в качестве основного источника угроз. Эта роль отводилась региональному enfant terrible (“ужасному ребёнку”), то есть КНДР. Комплекс внутренних и внешних обстоятельств не оставляет последней иного выбора, как продолжать добросовестно выполнять эту крайне неблагодарную роль. К удовлетворению, как Японии, так и её “старшего брата” — США, решающих собственные проблемы в сложной игре с Китаем. Основным региональным оппонентом Вашингтона и Токио выступает КНР, а не КНДР.
Северная Корея упоминается и в трёх новых документах в сфере внешней политики, обороны и безопасности, принятых правительством Японии 17 декабря 2013 г. Их содержание и позволяет говорить о начале нового важного этапа в процессе “нормализации” страны. Из этих документов особое внимание обращает на себя “Стратегия национальной безопасности” принятая впервые в послевоенной истории Японии в 2013 г.
В “Стратегии” декларируется, что Япония сегодня является “одним из главных глобальных игроков мирового сообщества”. Страна “намерена внести свой вклад в поддержание мира, стабильности и процветания в регионе и в мире в целом”. Сама же категория “безопасности” понимается в широком плане, фактически включая в себя все внутренние и внешние аспекты функционирования государства.
Один из основополагающих тезисов “Стратегии” заключается в констатации, что японцы являются “морской нацией, а процветание Японии базируется на базе свободы судоходства и торговли”. Принцип Open and Stable Sea объявляется “основой мира и процветания” как Японии, так и других стран.
Эти тезисы становятся исходными как для оценок угроз японским интересам, так и стратегии оборонной политики, а также военного строительства. Источник основных угроз указывается достаточно определённо – это “непрозрачность быстро растущего оборонного бюджета” Китая, который распространяет своё влияние в Южно-Китайском море, Тайваньском проливе и в Восточно-Китайском море (ВКМ). В качестве самого последнего свидетельства китайских намерений “в одностороннем порядке нарушить статус-кво” упоминается только-что введённая МО КНР так называемая “Опознавательная зона ПВО” над значительной частью ВКМ.
 |
| C-1A Военно-транспортный самолет средней дальности разработанный фирмой Kawasaki для Воздушных сил самообороны Японии |
| Источник: Военное обозрение |
Политическая компонента стратегии парирования “китайской угрозы” заключается в укреплении существующих двусторонних союзов (прежде всего с США) и развитии отношений с перспективными в этом плане партнёрами, среди которых упоминается Индия. Что касается собственного оборонного потенциала, то характер его развития на следующие 10 и 5 лет прописан в двух других документах, которыми являются National Defense Program Guidelines (NDPG) и Mid-Term Defense Program (MTDP).
Прежде всего, следует отметить, что по сравнению с последней редакцией NDPG, появившейся в конце 2010 г., в NDPG-2013 отсутствует прежний тезис об “ограниченном повышении оборонных возможностей”. Вместо этого появился тезис об обеспечении оперирования “ССОЯ как единого целого…, что должно стать базой эффективной обороны” страны. В связи с этим полезно напомнить, что термин “единство” (jointness) действий видов вооружённых сил был ключевым в дискуссиях американских военных экспертов конца 90-х годов на тему “Революция в военном деле”.
В целом можно констатировать, что повышение организационно-технологического качества вооружённых сил становится центральным моментом военного строительства Японии. Что особенно заметно на фоне скорее символического (предполагаемого) повышения военных расходов, которые в относительных величинах остаются пока одними из самых низких в мире.
Обращает на себя внимание перспектива появления в составе ССОЯ уже в ближайшие годы подразделений, способных проводить десантные операции по схеме “с моря на сушу”. Что соответствует не только решению текущей проблемы обороны островов Сенкаку/Дяоюйдао (на обладание которыми претендует КНР), но и одному из центральных положений “Стратегии национальной безопасности”, упомянутых выше.
Анализ всех трёх документов позволяет китайским экспертам сделать самый общий вывод о повороте вектора нацеленности японской политики в области обороны с “неактуального” Севера на Запад и Юг, то есть в направлении КНР. По мнению тех же экспертов, в ходе подобного поворота ССОЯ приобретут “наступательный потенциал”.
Что касается самоограничений, то пока нет никаких признаков возможного отказа Японии от принципа “трёх нет” в области ядерного оружия; по крайней мере, в ближайшее время. Однако порядок запрета на экспорт японских вооружений уже в ближайшие месяцы подвергнется серьёзному “облегчению”. Оно связывается с необходимостью участия в международных программах разработки самых современных военных технологий, а также со стимулированием японских компаний уделять большее внимание оборонному бизнесу.
Сейчас процедура обхода запрета на экспорт японских вооружений носит характер “исключения из правила”. В подобном формате с 1998 г. осуществляется кооперация американских и японских компаний в ходе разработки различных систем ПРО.
Принятие в декабре 2013 г. закона об уголовной ответственности за разглашения конфиденциальной информации, относящейся к ряду сфер государственной деятельности, также вписывается в общий процесс “нормализации” Японии. Также как и право на участие в акциях “коллективной самообороны”, которое будет зафиксировано кабинетом С. Абэ, видимо, уже весной 2014.
Для процесса японской “нормализации” чрезвычайно важную символику приобретут акты по повышению статуса императора с нынешнего «Символа единства нации» до «Главы государства», введению правил уважительного отношения к национальным флагу и гимну, а также переименование ССОЯ в Вооружённые силы. Все эти мероприятия были прописаны в программных документах ныне правящей Либерально-демократической партии, принятых в 2012 г. накануне внеочередных парламентских выборов, её руководством во главе с нынешним премьер-министром Синдзо Абэ.
Влияние на ситуацию в АТР
И всё же, несмотря на важность принятых 17 декабря 2013 г. документов, а также других ожидаемых “сопутствующих актов” в области обороны и безопасности, они являются для нынешнего кабинета министров скорее промежуточным шагом на пути “нормализации” страны. Об этом свидетельствует сделанное 23 декабря заявление С. Абэ о том, что целью его политической карьеры всегда был пересмотр Конституции 1947 г.
Свидетельством серьёзности намерений японского премьер-министра является его визит в храм Ясукуни, состоявшийся 26 декабря и вызвавший широкий резонанс в мире. Согласно синтоистским представлениям, в этом храме покоятся души 2,5 млн. японских солдат, погибших в различных войнах. Среди них находятся и души тех высших чиновников Японии периода Второй мировой войны, которые были казнены в декабре 1948 г. по приговору Токийского трибунала.
 |
| ВМФ Японии. Источник: atlanticsentinel.com |
Первый (и теперь предпоследний) визит в храм Ясукуни сделал в 2006 г. тогдашний премьер-министр Дзюнъитиро Коидзуми. Как и тогда, нынешнее посещение этого храма высшим должностным лицом Японии вызвало ожидаемую резко негативную реакцию в КНР и Южной Корее. Ставшие уже почти рутинными, подобные визиты членов японского правительства всегда рассматривались в Пекине и Сеуле в качестве свидетельства “пересмотра” недавней истории, а также “возрождения милитаризма” в стране – агрессоре периода Второй мировой войны.
Примерно такой же смысл носила и немедленная реакция МИД КНР на упомянутый визит С. Абэ. Примечательными в связи с этим представляются публично выраженные опасения представителей японских промышленных компаний, существенным образом оперирующих за границей. Они помнят крайне негативные последствия для их бизнеса в Китае антияпонских выступлений недавнего прошлого в связи с ухудшением двусторонних политических отношений.
“Разочарование” в связи с этим визитом, который может “усилить напряжённость в отношениях Японии с соседями”, было выражено и в заявлении от имени нового американского посла в Токио Кэролайн Кеннеди (дочери знаменитого президента США). Впрочем, в том же заявлении Япония обозначается в качестве американского “союзника и друга”.
Наконец, нельзя не коснуться вопроса о том, что означает процесс “нормализации” Японии для развития ситуации в АТР. Сегодня она определяется, главным образом, состоянием отношений в стратегическом треугольнике США-Китай-Япония. Из каждого его “углов” картина происходящего видится, естественно, по-разному. Нижеследующая отражает достаточно распространённый взгляд из Китая.
Эта иллюстрация сопровождает статью колумниста китайского интернет-издания Global Times, в которой комментируется принятие в Японии упомянутых выше трёх документов. Приведенный в этой статье художественный образ происходящего в АТР нуждается, однако, в важных уточнениях.
Во-первых, пока он отражает, скорее, ситуацию 30-х годов прошлого века, чем (к счастью) нынешнее состояние дел в регионе. Во-вторых, японский солдат ещё не обладает тем устрашающим оружием, которое изображено на картинке, а китайская панда отнюдь не безоружна. В-третьих, с позиций японского политического художника-комментатора оба эти персонажа наверняка поменялись бы местами. В-четвёртых, плутоватый мировой лидер пока ещё не спрятался за стенкой, а располагается по отношению к панде перед японским солдатом. Сейчас этот лидер находится в состоянии размышлений на тему, что же делать дальше.
Наконец, приведенный образ отражает итог одного из возможных сценариев развития событий в регионе. Что оставляет некоторую надежду на реализацию и более оптимистичных сценариев.
В заключение следует констатировать объективность самого процесса постепенного снятия с себя Японией тех ограничений, которые причинно- следственным образом связаны с её агрессивным курсом 80-летней давности. Столь же объективный характер носит и всесторонний рост Китая, включая военную сферу.
Пока эти процессы рассматриваются в обеих странах, как направленные друг против друга. Поскольку ситуация в АТР, чем дальше, тем больше будет определяться состоянием японо-китайских отношений, то остаётся лишь надеяться на спокойную, непредвзятую и отрешённую от недавней истории (насколько это вообще возможно) оценку указанных процессов руководством как Китая, так и Японии.
Владимир Терехов
