Журнал "Россия в глобальной политике" опубликовал в своем новом номере (2025. Т. 23. № 4) перевод написанной еще в 1970-е годы небезынтересной и ставшей уже классической статьи известного британского психолога Нормана Диксона (1922 - 2013) "Интеллектуальные способности высших военных командиров".
Großes Seestück // Бонавентура Петерс (старший)
"Я испытываю фундаментальное, парализующее равнодушие к нашим офицерам. Слишком много тела и слишком мало головы".
Томас Эдуард Лоуренс
"Большинство поражений Британии обусловлены глупостью".
Корелли Барнетт, The Desert Generals
Каковы основания для самого популярного объяснения военной некомпетентности - глупости? Бытует мнение, что вооружённые силы привлекают не самые блестящие умы.
Недавний опрос о призыве в армию в Соединённых Штатах показал, что престиж армейских офицеров ниже престижа профессоров, врачей, священнослужителей и школьных учителей. Как отмечает Моррис Яновиц: "Либеральная идеология… утверждает, что, поскольку война по сути своей разрушительна, лучшие умы влечёт к более позитивным начинаниям". Согласно фельдмаршалу Монтгомери, это верно применительно к определённым временам. Относительно 1787 г. он отмечал, что армия была "обычной карьерой для менее способных младших сыновей", а о 1907 г. писал: "В те дни армия не привлекала лучшие умы страны".
С другой стороны, существует предположительно низкое качество подготовки новоиспечённых офицеров. По словам Яновица, "среди преподавателей сложилось впечатление, что интеллектуальный уровень тех, кто выбирает карьерой военную службу посредством поступления в военные академии, отражает адекватные минимально приемлемые стандарты, а не некую высокую концентрацию учащихся на верхнем уровне интеллектуального спектра". Тот же автор отмечает, что в Великобритании 60 процентов всех поступающих в Королевскую военную академию уже до поступления оценивались как офицеры ниже среднего уровня в будущем.
При подготовке к получению генеральских званий, похоже, интеллектуальные способности не всегда имеют решающее значение. Даже Хейг, "образованный солдат", стал главнокомандующим британской армией во время Первой мировой войны, несмотря на плохую успеваемость. Этот суровый шотландец с равнин, которого Дафф Купер окрестил "балбесом в семье", Ллойд Джордж считал "совершенно глупым", а Бриан - "tête du bois" (дубовой башкой), с огромным трудом сдал вступительный экзамен в Сандхёрст. Да и то только благодаря натаскивавшему его с помощью зубрёжки репетитора, чьё знание методов академии практически гарантировало поступление даже самому тупому кандидату. Сэр Генри Уилсон, который позже стал начальником Имперского генштаба, трижды терпел неудачу в попытках поступить в Королевский военный колледж.
Вполне резонно задаться вопросом, зачем утруждаться процедурой отбора, проверяя умственные способности, когда её конечную цель можно было легко обойти.
Генерал-майор Фуллер, по словам сэра Джона Смита, прибег к помощи репетитора, который заставил его вызубрить ответы на двенадцать вероятных вопросов. Поскольку на экзамене была задана половина из них, Фуллер получил рекордный балл - 497 из 500! Экзаменаторы Королевского военного колледжа настолько не привыкли к каким-либо интеллектуальным достижениям, что, когда один курсант выучил наизусть учебник по войне на Пиренейском полуострове, его обвинили в жульничестве!
О малозначимости умственных способностей в последующем продвижении по службе могут свидетельствовать успехи фельдмаршалов Монтгомери и Окинлека в учёбе - оба еле поступили в Сандхёрст и закончили его с низкими баллами.
Комментируя эти явления, Смит отмечает, "то, что оба этих очень способных офицера сдали как вступительные, так и выпускные экзамены в колледже со столь сравнительно скромными оценками, говорит многое о сложности прохождения экзамена в Сандхёрсте и высоком уровне конкуренции во время учёбы в колледже". Возможно, он прав, хотя в свете других свидетельств более логичным объяснением было бы, что академические требования Королевского военного колледжа не вполне соответствуют тем, что действительно необходимы для компетентного управления войсками. Безусловно, блестящая успеваемость в военных училищах не гарантирует дальнейшие успехи. Генерал Колли, череда поражений которого завершилась в 1881 г. смертью при Маджуба-Хилл, имел честь окончить штабной колледж с самыми высокими оценками за всю историю. Мнение, что обучение не имеет отношения к последующему полководческому успеху, поддержано примерами Наполеона и Веллингтона, которые в школе получали очень низкие баллы, тогда как блестящие оценки генерал-лейтенанта Персиваля мало помогли ему в Сингапуре.
Обучение
Однако, хотя военная история изобилует примерами того, что принято называть глупостью, есть основания полагать: существует склонность к простым объяснениям очень сложных в действительности явлений: уж лучше оскорбительно простое объяснение, чем неприятно сложное явление.
Приводимая здесь точка зрения предполагает, что интеллектуальные изъяны, которые, по-видимому, лежат в основе военной некомпетентности, могут не иметь никакого отношения к уму, но обычно являются результатом влияния на врождённые способности двух древних и родственных традиций. Первая изначально основана на мнении, что ведение боя в большей степени зависит от мускулов, нежели от мозгов, а вторая - что любая демонстрация образованности не только являет дурной тон, но и способна подорвать боеспособность. Распространённость этих традиций отмечена членами Комиссии её величества в отчёте об ошибках в ходе войны в Южной Африке. Они не только весьма пессимистично оценивали уровень образования и интеллект офицеров от самого младшего до самого старшего звена; они также, к своему разочарованию, отметили, что "ум не в моде и не считается необходимым".
Стоит только прочитать описания армейских и военно-морских учебных заведений, чтобы понять, что эти слова взывали к глухим. В таких заведениях рост, мускулы и спортивные достижения по-прежнему были главными критериями оценки человека. Вице-президент Сандхёрста, бригадный генерал Смит в статьях о выпускниках главным образом упоминает их физические качества. Он говорит о фельдмаршале Александере, что тот был хорошим стайером; кадет, награждённый Мечом почёта, был "прекрасным спортсменом и капитаном команды по регби", а офицер, погибший в 1915 г., "обладал прекрасным телосложением и выделялся во всех видах спорта, которыми занимался". В свете подобных комментариев непосвящённым вполне простительно полагать, что главной целью Королевского военного колледжа являлась подготовка спортсменов или мужчин-моделей, а не умов, способных разобраться в хитросплетениях войны.
К счастью, нашлись люди, разглядевшие в таком подходе угрозу оригинальности и интеллектуальному мышлению. В 1955 г. на Королевском параде герцог Эдинбургский счёл необходимым сказать: "Наконец, когда вы повзрослеете, постарайтесь не бояться новых идей. Новые или оригинальные идеи могут быть как плохими, так и хорошими, но если умный человек с непредвзятым мышлением способен опровергнуть плохую идею аргументированными доводами, то те, кто позволяет своему мозгу атрофироваться, прибегают к бессмысленным крылатым фразам, насмешкам и, в конце концов, впадают в гнев при виде всего нового".
Если в сравнении с другими сопоставимыми профессиями интеллектуальный уровень будущих военачальников был ниже среднего, то, по-видимому, последующее обучение мало способствовало восстановлению равновесия.
Отмечались случаи веры в заговор, направленный на сохранение подобной ситуации. В 1901 г. Комитет Эйкерс-Дугласа, расследовавший положение в Королевском военном колледже, выступил за полный отказ от гражданских инструкторов в пользу исключительно армейских офицеров. Однако этому инбридингу необразованных людей воспротивился более поздний комитет Мэсси, который был настолько подавлен увиденным, что счёл необходимым отметить следующее:
Общее образование курсантов должно быть продолжено (что невозможно, когда инструкторы сами необразованны).
Немногие молодые офицеры проявили какие-либо способности к командованию.
Слишком много муштры, дисциплина была излишне жёсткой и слишком много места уделялось зубрёжке в погоне за оценками.
Преподаватели были посредственными и отбирались скорее за мастерство в играх и сообразительность, нежели за знание преподаваемого предмета или за свои преподавательские качества.
Примерно та же картина сложилась и в "Британии" - предшественнице Королевского военно-морского колледжа в Дартмуте. И вновь акцент сделан на слепом повиновении, спорте и церемониях, при этом почти не уделялось внимания интеллектуальным занятиям и не было гордости за знание своего дела. Академии, выпустившие людей, чья некомпетентность порой дорого обходилась обществу, нельзя полностью винить за идеалы и ценности, которые они поддерживают, - в равной степени виновны и те, кто поощрял их. Даже совсем недавно, в 1949 г., после войны, которая чуть не была проиграна из-за воздействия архаичной традиции на умы, адмирал флота граф Коркский и Оррерский на церемонии в Дартмуте призвал кадетов "впитать традицию". Точно так же можно заклинать страдающего ревматизмом растереться какой-нибудь старинной, хорошо себя зарекомендовавшей мазью. Говоря о сухопутных войсках, можно вспомнить, как один знаменитый генерал, проинспектировав Королевскую военную академию, ограничился похвалой строевой подготовке вместо того, чтобы отметить важность знаний для современного солдата.
Возможно, самым ярким свидетельством интеллектуальной пропасти в подготовке офицеров являются печальные комментарии самих офицеров. Как заметил Э.С. Брэнд о Дартмутском колледже, "к сожалению, несмотря на все их усилия, мы [кадеты, поступающие непосредственно из подготовительной школы] не получили должного образования, в отличие от курсантов государственных школ, чей кругозор и знания были намного шире наших". В этом контексте Яновиц подчёркивает, что только самые выдающиеся старшие командиры могут позволить себе усомниться в своём выборе военной карьеры. Так, генерал Роберт Ли признал, что "самой большой ошибкой в моей жизни было получение военного образования", а генерал Стилвелл сказал: "Общеизвестно, что армейский офицер мыслит односторонне, что он лично заинтересован в разжигании войн, чтобы получить повышение по службе, награды и многое другое, что у него чрезвычайно ограниченное образование и он не способен оценить утончённую красоту жизни".
Совсем недавно, в 1972 г., курс обучения офицеров в Сандхёрсте был сокращён с двух лет до одного года, на что Джеффри Сейл, бывший директор по исследованиям Королевской военной академии, отметил: "То, что за 12 или 13 месяцев можно подготовить профессионально обученный офицерский корпус, способный справляться со всеми ситуациями и понимать, почему и для чего нужна его профессия, просто нелепо. Это означает, что офицер с многолетней выслугой, но не имеющий высшего образования, становится полуобразованным, достойным объектом карикатур Би-би-си".
Антиинтеллектуальный культ
Независимо от того, лежат ли умственные недостатки в основе большей части военной некомпетентности или нет, факт остаётся фактом: вооружённые силы характеризуются преднамеренным культом антиинтеллектуализма. Хотя его истоки, как мы увидим, связаны с гораздо более глубокими причинами военных неудач, нежели простое невежество или тугодумие, следует признать: антиинтеллектуализм пользы не принёс. Те генералы и адмиралы, которые в период между войнами очерняли прогрессивных мыслителей и обливали презрением людей, писавших книги, где бросался вызов сложившейся практике, несомненно, должны были противостоять любому проявлению интеллекта тех, кто стремился преуспеть, и удерживать одарённых от стремления к военной карьере. Как однажды заметил Роберт Макнамара: "Мозги подобны сердцам - они идут туда, где их ценят".
Даже во время Второй мировой войны пагубные последствия антиинтеллектуализма сказывались на столь необходимых умственных способностях. Классический пример - генерал-майор Дорман-Смит. Этот прямолинейный, но исключительно одарённый офицер, чьи таланты ценили (и использовали) такие, бесспорно, великие полководцы, как Уэйвелл, Окинлек и О’Коннор, вызвал в военном истеблишменте такое недовольство своей интеллектуальностью, что, когда после первой битвы при Аламейне он был освобождён от должности заместителя командующего в Каире, его падение стало окончательным. "Пути назад не было. Все в войсках, кто питал к нему неприязнь, кто так и не простил ему его блестящего таланта и неортодоксальности, позаботились, чтобы… в военном "истеблишменте" тихо просочились слухи: Дорман-Смиту не предоставят шанс продолжить карьеру".
Самой печальной чертой антиинтеллектуализма является то, что он часто отражает фактическое подавление умственной деятельности, а не отсутствие каких-либо способностей.
Об этом свидетельствует стремительность, с которой многие военные бросаются печатать свои труды, стоит им только выйти в отставку, - что-то явно ждало своего часа, чтобы выплеснуться наружу. Как отмечает Лиддел Гарт, к сожалению, жизнь, в течение которой приходится сдерживать выражение оригинальных мыслей, часто заканчивается тем, что выражать становится нечего. Недавнее исследование взаимосвязи между умственной активностью и интенсивностью кровотока в мозгу подтверждает старое мнение о том, что мозг, как и мышцы, атрофируется при длительном бездействии. Но, возможно, это затрагивает истинную причину военной некомпетентности - возраст? Поскольку традиционно продвижение по службе зависит от выслуги лет, командующие и генералы, как правило, были людьми пожилыми, а поскольку мышление, память и интеллект ухудшаются с возрастом, то, может быть, плохие генералы - это просто старые генералы? Конечно, можно сказать, что возраст усугубляет большинство дефектов психики, и на протяжении многих лет качество генералов, по-видимому, зависело от времени выхода на пенсию. Никогда это не было так заметно, как во время Крымской войны, а затем в 1930-е годы. Ещё одним фактором некомпетентности, связанным с возрастом, была пагубная тенденция увольнять, отправлять в отставку или иным образом препятствовать продвижению по службе тех молодых офицеров, которые опрометчиво не сумели скрыть свои таланты под маской конформизма.
Так было в случае с генерал-майором Дж.Ф.К. Фуллером: 13 декабря 1933 г. один из самых одарённых людей, когда-либо служивших в британской армии, был отправлен в отставку. Подобная растрата талантов объясняется предубеждением, вызванным полностью оправдавшимися пророчествами Фуллера и тем фактом, что он осмеливался критиковать людей менее одарённых, чем он сам.
В то время у Фуллера был защитник в лице тогда ещё относительно молодого генерала Айронсайда, который расценил отставку как скандал и высказал мнение, что у Фуллера были "лучшие мозги в войсках". Однако когда у Айронсайда появилась возможность восстановить Фуллера в должности, он лишь посетовал: "О, я не мог этого сделать - это нарушило бы порядок продвижения по службе". Как заметил Лиддел Гарт: "Это был печально показательный пример того, как даже прогрессивно мыслящий солдат, как правило, подчинялся закону "очереди Баггинса"". Справедливости ради отметим, что в 1939 г. Айронсайд действительно пытался вернуть Фуллера, но на этот раз - всего за год до того, как британская армия была почти уничтожена бронетанковыми войсками того типа, за которые ратовал Фуллер - этого не позволило Военное министерство.
Ещё одним показателем некомпетентности по возрасту является добровольный выход в отставку умных молодых офицеров. По словам Яновица, недавнее исследование лейтенантов армии США показало, что наиболее способные из них уходят в отставку сразу по завершении срока обязательной службы, тогда как менее подготовленные остаются. Подобный естественный отбор не позволяет найти более способных людей в высших эшелонах военного истеблишмента. Но, несмотря на эти соображения, возраст - далеко не исчерпывающее объяснение военной некомпетентности, поскольку имеется много примеров способных старых генералов и несколько - на редкость неумелых молодых. Как заметил Вагтс: "Восьмидесятилетние генералы, больные телом и даже умом, одерживали важные победы". Более того, крайне сложная природа военной некомпетентности не поддаётся столь простому объяснению, как старческий маразм. Действительно, есть основания считать возрастной фактор скорее симптомом, чем причиной. Но давайте рассмотрим другой аспект того, что кажется интеллектуальной некомпетентностью, - тягу к разглагольствованиям.
Велеречивость
Связь между невежеством и велеречивостью в военной некомпетентности не совсем проста. Прежде всего, в соответствии с принципом, что природа не терпит пустоты, невежество, как правило, склонно укрываться за напыщенностью у тех, кто стремится скрыть недостаток знаний, или для кого незнание фактов позволяет чувствовать себя свободным выражать твёрдые убеждения противоположного характера. В качестве достаточно безобидного примера первого из этих двух типов понтификаций можно привести историю дартмутского кадета, который спросил, почему π равно 22/7, и получил ответ наставника: "Не нам подвергать сомнению мудрость Адмиралтейства".
Саймон Рэйвен приводит удивительный пример второго вида пустословия: "Никогда не забуду, в какие неприятности я попал, когда возразил генералу, заявившему, что Римскую империю разложила содомия; тот факт, что этот генерал едва ли знал хоть слово по-латыни и, по его собственному признанию, никогда не читал ни строчки из Гиббона, был признан несущественным".
Гораздо серьёзнее проповеди, направленные на устранение неприятных фактов при помощи магических заклинаний. Вот несколько высказываний такого рода. Фельдмаршал Монтгомери-Массингберд, начальник Имперского генштаба с 1926 по 1933 г.: "В прессе есть определённые критики, которые говорят, что мы должны снова готовить армию для войны в Европе… Армия вряд ли будет задействована в большой войне в Европе ещё долгие годы".
Сэр Рональд Чарльз, главнокомандующий артиллерией: "При нашей жизни война маловероятна" - это сказано в годы восхождения Гитлера к власти. И, также перед последней войной, сэр Хью Эллес, отвечавший за боевую подготовку: "Японцы не представляют для нас опасности и жаждут нашей дружбы".
В области, где точность сообщения может быть вопросом жизни и смерти, склонность к велеречивости опасна. К сожалению, такая предрасположенность сильнее всего проявляется у таких людей, как директора школ, судьи, начальники тюрем и старшие военачальники, которые слишком долго имели возможность властвовать над своими подчинёнными. Подобная предрасположенность также наиболее сильна в авторитарных организациях, где сохранение мнимого всеведения вышестоящих лиц может считаться более важным, чем истина.
Однако самым важным в отношении велеречивости является то, что, хотя это и интеллектуальное упражнение, в основе его лежат эмоции.
С ней тесно связан (и не менее опасен) "когнитивный диссонанс" - неприятное психическое состояние, возникающее, когда человек обладает знаниями или убеждениями, которые противоречат принятому им решению. Ситуацию помогает прояснить следующий пример: заядлый курильщик испытывает диссонанс, потому что курение несовместимо со знанием о повышенной опасности рака. Поскольку он не может бросить курить, то пытается уменьшить диссонанс (то есть склонить чашу весов в сторону душевного спокойствия), концентрируясь на оправданиях курения и игнорируя доказательства его опасности. Он может говорить себе, что доходы от продажи табака помогают правительству (то есть проявляет патриотизм), что это помогает ему снизить вес и что это мужественная, облегчающая общение привычка. В то же время он вполне способен воздержаться от чтения последнего доклада о взаимосвязи между курением и раком лёгких. Если, с другой стороны, он не в состоянии уклониться от неприятных ему статистических данных, то вполне может попытаться уменьшить диссонанс, убеждая себя (и других), что корреляция между курением и раком с таким же успехом может означать, что люди, которые всё равно заболеют раком, как правило, курят.
Выдвинутая Фестингером в 1957 г. теория диссонанса породила большое количество эмпирических исследований. Хотя точная природа психологических процессов далека от ясности, есть определённые выводы, которые могут иметь серьёзные последствия для принятия военных решений. Их можно резюмировать следующим образом: "Как только решение принято и человек придерживается определённого курса действий, психологическая ситуация меняется решительным образом. Объективности уделяется меньше внимания, и взамен наблюдается бóльшая пристрастность и предвзятость в рассмотрении и оценке альтернатив".
Другими словами, за принятием решения вполне может последовать период умственной активности, который можно было бы охарактеризовать как, по меньшей мере, несколько односторонний.
Поскольку степень испытываемого диссонанса зависит от важности принятого решения, вполне вероятно, что многие военные решения приводят к довольно серьёзным формам психического расстройства. Но военачальник не может позволить себе уменьшить диссонанс, игнорируя неприятную информацию или "переосмысливая" её. Ужасные последствия подобной попытки были слишком очевидны после наступления при Камбре и во время наступления Таунсенда на Ктесифон. В обоих случаях страусиное поведение старших офицеров (Бинга в первом случае и Никсона во втором) дорого обошлось войскам. То же можно сказать о контрнаступлении в Арденнах в 1944 г. и о неспособности Монтгомери тщательнее обдумать решение захватить мост в Арнеме в свете поступавших донесений разведки.
В то время как издержки попыток некоторых военных разрешить диссонанс могут оказаться чрезмерно высокими, игнорирование диссонанса также чревато. На то есть три причины. Во-первых, военные решения очень часто необратимы. Во-вторых, от их результата зависит многое, в том числе репутация лица, принимающего решения. Наконец, командиры, обладающие слабым эго, чрезмерно сильной потребностью в одобрении и наиболее замкнутым умом, в наименьшей степени способны переносить мучительные сомнения когнитивного диссонанса. Другими словами, наименее рациональные люди с наибольшей вероятностью будут уменьшать диссонанс, игнорируя неприятные разведданные. Исследования индивидуальных различий в когнитивном диссонансе показывают, что его последствия, вероятно, сильнее всего проявляются у тех, кто страдает от хронически низкой самооценки и общей пассивности.
Более поздние исследования когнитивного диссонанса выявили ещё одну переменную, имеющую определённое значение для поведения военнослужащих: степень обоснованности первоначального решения. Эксперименты Зимбардо и других учёных показали, что чем менее обоснованно решение, тем сильнее будет диссонанс и, следовательно, тем более энергичной готовность придерживаться первоначального плана. Лучшего примера, чем захват Кута Таунсендом, не найти. Поскольку его продвижение вверх по Тигру было совершенно неоправданным из-за реалий, о которых он был полностью осведомлён, то, когда разразилась катастрофа, его диссонанс должен был быть запредельным и, поскольку он был человеком эгоистичного склада, требовал немедленного решения. Он отступил в Кут, несмотря на многочисленные свидетельства необходимости обратного, поскольку более разумное и выполнимое решение отойти к Басре стало бы признанием необоснованности его предыдущего приказа. По той же причине, оказавшись в Куте, он не мог сдвинуться с места, потому что прорыв, даже для того, чтобы помочь тем, кто был послан деблокировать его войска, подчеркнул бы полное отсутствие оснований для сидения в осаде. Короче говоря, неспособность признать свою неправоту тем сильнее, чем больше масштаб заблуждения. И чем больше последнее, тем более причудливыми будут попытки человека оправдать неоправдываемое.
Теперь мы можем видеть взаимосвязь между велеречивостью и когнитивным диссонансом.
Велеречивость - это один из способов, с помощью которого люди пытаются разрешить свой диссонанс, громко заявляя о том, что согласуется с принятым ими решением, и игнорируя то, что ему противоречит. Ясно, что в военном контексте подобное сочетание интеллектуальных процессов очень опасно.
Рискованность
Но есть и другой, не менее тревожный аспект принятия решений - "рискованность". Недавние исследования показали, что люди различаются по степени, в которой они приспосабливают рискованность своих решений к реалиям внешней ситуации. Те, кто проявляют тревожность в условиях стресса или склонны занимать оборонительную позицию и отрицать всё, что угрожает их самоуважению, как правило, плохо разбираются в том, оправдан ли риск, на который они идут, или осторожность, которую они проявляют. Например, они вполне могли бы проявить равную степень осторожности, заключая небольшие пари, вступая в брак или развязывая ядерную войну. В таком положении дел есть печальная ирония, поскольку оно означает, что люди, наиболее чувствительные к успеху или провалу того или иного решения, будут совершать самые большие ошибки. И наоборот, менее тревожные люди будут действовать более рационально, поскольку уделяют больше внимания реалиям, с которыми сталкиваются.
Очевидно, что эти открытия имеют значительные следствия для военной сферы. Ибо, как сказал один психолог, "в состоянии стресса люди более склонны действовать иррационально, наносить удары вслепую, или даже застывать в тупой неподвижности". Другие отмечали: "Наличие относительно высокого уровня рациональности в принятии решений характеризует лишь меньшинство людей… нас тяготит мучительное любопытство по поводу того, как те люди, которые управляют нашей судьбой, оказались бы распределены по размеченным личностным группам". Но почему тревожные и склонные к обороне личности - те, кому есть что терять - действуют более иррационально, чем те, кто менее подвержен неврозу? Были выдвинуты две причины. Первая хорошо сформулирована Дойчем: "Нервозность - необходимость быстро реагировать из-за страха, что человек потеряет желание или способность реагировать, - повышает вероятность того, что реакция будет вызвана неудовлетворительным стимулом и, таким образом, приведёт к нестабильности".
Вторая причина, по которой часть людей принимает иррациональные решения, рискованность которых не связана с реальностью, заключается в том, что, будучи невротиками, они стремятся поддерживать имидж либо "смелых и дерзновенных", либо "осторожных и рассудительных". И желание поддерживать своё особое самомнение будет ставиться выше необходимости действовать реалистично. Рискованная попытка Таунсенда захватить Багдад согласуется с этим принципом.
Мы начали с намерения рассмотреть старейшую теорию военной некомпетентности - а именно, что неудачные решения принимаются из-за умственной неспособности. Простейшая форма этой теории состоит в том, что некоторые военные командиры (как и некоторые психологи) просто глупы и что их ошибочные решения обусловлены низким интеллектуальным уровнем.
Поскольку принятие решений по определению является когнитивным процессом, очевидно, что данная древнейшая теория в некотором смысле трюизм - однако из этого не следует, что простая гипотеза о низком умственном уровне соответствует всем требованиям. Напротив, при дальнейшем изучении природы процессов принятия решений мы вынуждены допустить ещё одну, несколько иную возможность - а именно, что очевидные интеллектуальные изъяны ряда военачальников объясняются не недостатком ума, а чувствами. Когнитивный диссонанс, велеречивость, отрицание, принятие риска и антиинтеллектуализм на самом деле больше обусловлены эмоциями, чем интеллектом. Восприимчивость к когнитивному диссонансу, склонность к пустословию и неспособность адаптировать рискованные решения к реальной ситуации являются следствием таких невротических отклонений, как крайняя тревожность в условиях стресса, низкая самооценка, нервозность, потребность в одобрении и общая склонность защищаться. По-видимому, именно эти факторы вне рамок интеллектуального уровня человека влияют на его решения в той или иной ситуации.
