25.10.2024
Об агрессии против Московского Царства/РИ/СССР/России - часть 2. ОВ 1812 г.
Об источнике информации - и не только для жертв ЕГЭ. :)
Евгений Тарле (ТАрле, не ТарлЕ - как подчеркивал он сам, объясняя это тем, что он не француз, а еврей).
Евге́ний Ви́кторович Та́рле (первоначальное имя — Григорий Вигдорович Тарле; 27 октября (8 ноября) 1874, Киев — 5 января 1955, Москва) — русский и советский историк, педагог, академик АН СССР (1927).
...
«Круг его общения составляли А. Достоевская и С. Платонов, Н. Кареев и А. Дживелегов, А. Амфитеатров и Ф. Сологуб, П. и В. Щеголевы, В. Короленко и А. Кони, Н. Рерих и И. Грабарь, К. Чуковский и Л. Ф. Пантелеев и многие другие»[5].
В 1911 году защитил докторскую диссертацию на основе двухтомного исследования «Рабочий класс во Франции в эпоху Революции». В 1913—1918 годах он был также профессором университета в Юрьеве. С 1918 года Тарле — один из трёх руководителей Петроградского отделения Центрархива РСФСР. В октябре 1918 года избран ординарным профессором Петроградского университета (а потом Ленинградского), затем стал профессором Московского университета и жил в Москве (до ареста).
Был избран 10 декабря 1921 года членом-корреспондентом Российской академии наук по отделению исторических наук и филологии, а 7 мая 1927 года — действительным членом Академии наук СССР.
К Октябрьской революции Тарле относится настороженно. В дни «красного террора» Тарле в 1918 году в либеральном издательстве «Былое» публикует книгу: «Революционный трибунал в эпоху Великой французской революции (воспоминания современников и документы)».
Осенью 1929 — зимой 1931 года ОГПУ по «Академическому делу» академика С. Ф. Платонова была арестована группа известных учёных-историков. Привлекались Ю. В. Готье, В. И. Пичета, С. Б. Веселовский, Е. В. Тарле, Б. А. Романов, Н. В. Измайлов, С. В. Бахрушин, А. И. Андреев, А. И. Бриллиантов и другие, всего 115 человек. ОГПУ обвиняло их в заговоре с целью свержения Советской власти[13]. Тарле в новом Кабинете предназначался, якобы, пост министра иностранных дел. Академия наук СССР исключила арестованных из своего состава.
Е. В. Тарле был также обвинён в принадлежности к «Промпартии»[14]. Решением коллегии ОГПУ от 8 августа 1931 года Е. В. Тарле был сослан в Алма-Ату, где провёл около двух лет.
В конце 1932 года вернулся в Ленинград и был восстановлен в должности профессора ЛГУ. В марте 1935 года начал писать для серии «Жизнь замечательных людей» биографию Наполеона, по заказу, как он сообщил жене, «очень больших шишек»[15].
В 1933–1935 гг. Тарле восстановили в должности профессора, а в 1938 г. — в звании академика, но обвинения сняты не были. Монографии «Наполеон» (1936), «Нашествие Наполеона на Россию» (1937), «Талейран» (1939) были переведены на многие иностранные языки и сделали Тарле самым популярным советским историком.
17 марта 1937 года Президиум ЦИК СССР снял судимость с Е. В. Тарле. Однако 10 июня 1937 года в «Правде» и «Известиях» были опубликованы разгромные рецензии на книгу «Наполеон». В частности, она была названа «ярким образцом вражеской вылазки». Тем не менее уже на следующий день эти газеты опубликовали редакционные опровержения. Е. В. Тарле был прощён, предположительно, по личной инициативе Сталина.
В годы Великой Отечественной войны были выпущены два тома фундаментального труда «Крымская война» о событиях 1853–1856 гг. и героической обороне Севастополя.
25 апреля 1938 года Политбюро приняло решение о возможности включения Е. Тарле в состав членов Академии наук. 29 сентября 1938 года общее собрание АН СССР восстановило его в правах академика.
...
Награды:
три ордена Ленина
два ордена Трудового Красного Знамени (в том числе 10 июня 1945)
медали
Сталинская премия I степени (10 апреля 1942) — за книгу «История дипломатии», т. I, опубликованную в 1941 году
Сталинская премия I степени (22 марта 1943) — за научный труд «Крымская война», опубликованный в 1942 году
Сталинская премия I степени (1946) — за научный труд «История дипломатии» тт. II—III
...
-------
Но это преамбула. Амбула же вот. Слово Е.Тарле:
Из всех войн Наполеона война 1812 г. является наиболее откровенно империалистской войной, наиболее непосредственно продиктованной интересами захватнической политики Наполеона и крупной французской буржуазии. Еще война 1796—1797 гг., завоевание Египта в 1798—1799 гг., вторичный поход в Италию и новый разгром австрийцев как-то прикрывались словами о необходимости борьбы против интервентов. Даже Аустерлицкая кампания изображалась наполеоновской прессой как «самозащита» Франции от России, Австрии и Англии. Даже разгром и порабощение Пруссии в 1806—1807 гг. являлись для среднего французского обывателя справедливой карой прусскому двору за дерзкий ультиматум, посланный Фридрихом-Вильгельмом III «миролюбивому» императору Наполеону, которому жить не дают беспокойные соседи. О четвертом разгроме Австрии в 1809 г. Наполеон и подавно не переставал говорить как о войне «оборонительной», вызванной австрийскими угрозами. Только о вторжении в Испанию и Португалию принято было помалкивать.
Все эти фантазии и лживые выдумки в 1812 г. никого уже не обманывали во Франции, да и в ход почти вовсе не пускались.
Заставить Россию экономически подчиниться интересам французской крупной буржуазии и создать против России вечную угрозу в виде вассальной, всецело зависимой от французов Польши, к которой присоединить Литву и Белоруссию, — вот основная цель. А если дело пойдет совсем гладко, то добраться до Индии, взяв с собой уже и русскую армию в качестве «вспомогательного войска».
Для России борьба против этого нападения была единственным средством сохранить свою экономическую и политическую самостоятельность, спастись не только от разорения, которое несла с собой континентальная блокада, уничтожившая русскую торговлю с англичанами, но и от будущего расчленения: в Варшаве не скрывали, что одной Литвой и Белоруссией поляки не удовлетворятся и что надеются со временем добраться при помощи того же французского цезаря до Черного моря. Для России при этих условиях война 1812 г. явилась в полном смысле слова борьбой за существование, обороной от нападения империалистского хищника.
Отсюда и общенародный характер великой борьбы, которую так геройски выдержал русский народ против мирового завоевателя.
...
Тут я прерву автора - по причине последней процитированной фразы.
Тарле писал в предвоенном СССР (книга опубликована в 1937 г.), поэтому некоторые моменты - причем ОБЩЕИЗВЕСТНЫЕ - Тарле был вынужден если не опустить, то ослабить. "Геройская реакция русского народа", точнее, ее ПРИЧИНЫ - один из таких моментов.
Русские крестьяне были не крепостными, а РАБАМИ. Сельскозхозяйственным скотом. И их патриотический подъем был вызван, конечно, не противостоянием "французской буржуазии", и даже не "угрозе расширения Польши".
Русское крестьянство ИСТОВО ВЕРИЛО, что наградой за его муки на земле будет вечное блаженство в Раю. Помещики же, шире - русское дворянство - действительно могло потерять ВСЁ. Поэтому "патриотическое крестьянство" было поднято на Священную Отечественную войну самым простым образом: русским дворянством и православными попами Наполеон был объявлен Антихристом, который несет ПОГИБЕЛЬ не на Земле - на это мужикам было на...рать - а на Том Свете.
Был такой интересный факт: "Материалистические" историки - и Тарле в том числе - писали, что русское крестьянство надеялось, в награду за патриотизм, мужество, жертвенность, и верность, на отмену крепостного права, а Александр заявил, что "мой верный народ свою награду получит от Бога". И это не было, как может показаться атеистам, издевательством. Для православного Царь - Ставленник и Доверенное Лицо Бога, и если Царь так сказал - значит, так и будет. А это Высшая Награда, какая только может быть.
Но продолжу цитировать Тарле.
...
Война 1812 г. была самой характерной из этих империалистских войн. Крупная французская буржуазия (особенно промышленная) нуждается в полном вытеснении Англии с европейских рынков; Россия плохо соблюдает блокаду, — нужно ее принудить. Наполеон делает это первой причиной ссоры. Той же французской буржуазии, на этот раз и промышленной и торговой, необходимо заставить Александра I изменить декабрьский таможенный тариф 1810 г., неблагоприятный для французского импорта в Россию. Наполеон делает это вторым предметом ссоры. Чтобы создать себе нужный политический и военный плацдарм против России, Наполеон стремится в том или ином виде создать для себя сильного, но покорного ему вассала на самой русской границе, организовать в тех или иных внешних формах польское государство, — третий повод к ссоре. В случае удачи затеваемого похода на Москву Наполеон говорит то об Индии, то о «возвращении через Константинополь», т. е. о завоевании Турции и уже заблаговременно посылает (в 1810, 1811, 1812 гг.) агентов и шпионов в Египет, в Сирию, в Персию.
Далее, сулила ли эта завоевательная империалистская война, хотя бы в виде побочного, второстепенного (с точки зрения Наполеона) результата, освобождение русских крестьян?
Ни в коем случае. Гадать тут не приходится. Наполеон сейчас же после похода — еще даже не успел кончиться кровавый год — категорически признавал, что никогда и не помышлял об освобождении крестьян в России. Он знал, что их положение хуже, чем положение крепостных в других европейских странах. Он даже говорил о русских крестьянах, пользуясь термином «рабы», а не «крепостные». Но он не только не пытался склонить в свою сторону симпатии русского крестьянства декретом об уничтожении крепостного права, но боялся, как бы ответом на его грабительское нашествие не явилась крестьянская революция в России. Он не хотел рыть пропасть между собой и помещичьим царем и помещичьей Россией, потому что он не нашел в России (так ему казалось и так он говорил) «среднего класса», т. е. той буржуазии, без которой он, буржуазный император, просто не мыслил перехода феодальной или полуфеодальной страны в колею нового строя, нужного для развития новых социально-экономических отношений. Ведь он вполне сознательно всюду искал этот «средний класс» и на нем стремился основать новую государственность. Русскую буржуазию он хотел найти и не успел, не сумел, все равно почему, но не нашел. А не найдя, отказался вообще от какого-либо активного вмешательства в русскую внутриполитическую жизнь, потому что из двух других сил, с которыми ему оставалось считаться, помещичья Россия была ему, несмотря ни на что, близка, а крестьянская революция страшна. Он застал русское крестьянство в цепях и ушел, даже и не попробовав к ним прикоснуться, напротив, например в Белоруссии и Литве, укреплял эти цепи.
Такое поведение Наполеона было вовсе не случайным. Мысли и настроения свои по этому поводу он ничуть не скрывал, хотя его ясные и точные высказывания относятся лишь к периоду, когда поход окончился. Но нам именно с этого и нужно начать, чтобы вполне уяснить его воззрения.
В тронном зале Тюильрийского дворца, на заседании сената 20 декабря 1812 г., говоря о только что кончившемся походе на Россию, Наполеон сказал: «Война, которую я веду против России, есть война политическая: я ее вел без враждебного чувства. Я хотел бы Россию избавить от бедствий, которые она сама на себя навлекла. Я мог бы вооружить наибольшую часть ее населения против ее же самой (против России. — Е. Т .), провозгласив свободу рабов. Большое количество деревень меня об этом просило. Но когда я узнал грубость нравов этого многочисленного класса русского народа, я отказался от этой меры, которая предала бы смерти, разграблению и самым страшным мукам много семейств». Эти слова Наполеона не нуждаются в пояснениях. Мы не находим ничего похожего на «многочисленные» прошения деревень ни в одном исходящем за время русского похода от французов и от самого Наполеона свидетельстве, ни в одном письме, ни в одном даже беглом указании. Ясно, что это один из тех политически выгодных вымыслов, перед которыми Наполеон никогда не останавливался. Но ясно и другое: он отлично понимал, что, освобождая крестьян, он мог бы вооружить их этим против крепостнического русского правительства. Знал, но не хотел, боялся к этому оружию прибегнуть. Не душителю революции, не императору божьей милостью Наполеону I, которому Александр еще перед самым нашествием писал: «государь, брат мой», не «брату» Александра I, не зятю Франца Австрийского было освобождать русских крестьян.
Да и что другое мог он сказать, будучи тем, кем он в это время был? Ведь в тот же день, в том же тронном зале, принимая вслед за сенатом Государственный совет, Наполеон хвалил это учреждение за монархические чувства, говорил «о благодеяниях монархии», громил «идеологию», «принцип восстания», «народное верховенство» и с целомудренным порицанием поминал якобинцев, «режим людей крови».
Эту новую выдумку о русских крестьянах, просивших его об освобождении, он повторяет и в письме к брату, вестфальскому королю Жерому, от 18 января 1813 г.: «Большое количество обитателей деревень просили у меня декрета, который дал бы им свободу, и обещали взяться за оружие в помощь мне. Но в стране, где средний класс малочислен, и когда, испуганные разрушением Москвы, удалились люди этого класса (без которых было невозможно направлять и удерживать в должных границах движение, раз уже сообщенное большим массам), я почувствовал, что вооружить население рабов — это значило обречь страну на страшные бедствия; у меня и мысли о том не было».
...
------
Евгений Тарле (ТАрле, не ТарлЕ - как подчеркивал он сам, объясняя это тем, что он не француз, а еврей).
Евге́ний Ви́кторович Та́рле (первоначальное имя — Григорий Вигдорович Тарле; 27 октября (8 ноября) 1874, Киев — 5 января 1955, Москва) — русский и советский историк, педагог, академик АН СССР (1927).
...
«Круг его общения составляли А. Достоевская и С. Платонов, Н. Кареев и А. Дживелегов, А. Амфитеатров и Ф. Сологуб, П. и В. Щеголевы, В. Короленко и А. Кони, Н. Рерих и И. Грабарь, К. Чуковский и Л. Ф. Пантелеев и многие другие»[5].
В 1911 году защитил докторскую диссертацию на основе двухтомного исследования «Рабочий класс во Франции в эпоху Революции». В 1913—1918 годах он был также профессором университета в Юрьеве. С 1918 года Тарле — один из трёх руководителей Петроградского отделения Центрархива РСФСР. В октябре 1918 года избран ординарным профессором Петроградского университета (а потом Ленинградского), затем стал профессором Московского университета и жил в Москве (до ареста).
Был избран 10 декабря 1921 года членом-корреспондентом Российской академии наук по отделению исторических наук и филологии, а 7 мая 1927 года — действительным членом Академии наук СССР.
К Октябрьской революции Тарле относится настороженно. В дни «красного террора» Тарле в 1918 году в либеральном издательстве «Былое» публикует книгу: «Революционный трибунал в эпоху Великой французской революции (воспоминания современников и документы)».
Осенью 1929 — зимой 1931 года ОГПУ по «Академическому делу» академика С. Ф. Платонова была арестована группа известных учёных-историков. Привлекались Ю. В. Готье, В. И. Пичета, С. Б. Веселовский, Е. В. Тарле, Б. А. Романов, Н. В. Измайлов, С. В. Бахрушин, А. И. Андреев, А. И. Бриллиантов и другие, всего 115 человек. ОГПУ обвиняло их в заговоре с целью свержения Советской власти[13]. Тарле в новом Кабинете предназначался, якобы, пост министра иностранных дел. Академия наук СССР исключила арестованных из своего состава.
Е. В. Тарле был также обвинён в принадлежности к «Промпартии»[14]. Решением коллегии ОГПУ от 8 августа 1931 года Е. В. Тарле был сослан в Алма-Ату, где провёл около двух лет.
В конце 1932 года вернулся в Ленинград и был восстановлен в должности профессора ЛГУ. В марте 1935 года начал писать для серии «Жизнь замечательных людей» биографию Наполеона, по заказу, как он сообщил жене, «очень больших шишек»[15].
В 1933–1935 гг. Тарле восстановили в должности профессора, а в 1938 г. — в звании академика, но обвинения сняты не были. Монографии «Наполеон» (1936), «Нашествие Наполеона на Россию» (1937), «Талейран» (1939) были переведены на многие иностранные языки и сделали Тарле самым популярным советским историком.
17 марта 1937 года Президиум ЦИК СССР снял судимость с Е. В. Тарле. Однако 10 июня 1937 года в «Правде» и «Известиях» были опубликованы разгромные рецензии на книгу «Наполеон». В частности, она была названа «ярким образцом вражеской вылазки». Тем не менее уже на следующий день эти газеты опубликовали редакционные опровержения. Е. В. Тарле был прощён, предположительно, по личной инициативе Сталина.
В годы Великой Отечественной войны были выпущены два тома фундаментального труда «Крымская война» о событиях 1853–1856 гг. и героической обороне Севастополя.
25 апреля 1938 года Политбюро приняло решение о возможности включения Е. Тарле в состав членов Академии наук. 29 сентября 1938 года общее собрание АН СССР восстановило его в правах академика.
...
Награды:
три ордена Ленина
два ордена Трудового Красного Знамени (в том числе 10 июня 1945)
медали
Сталинская премия I степени (10 апреля 1942) — за книгу «История дипломатии», т. I, опубликованную в 1941 году
Сталинская премия I степени (22 марта 1943) — за научный труд «Крымская война», опубликованный в 1942 году
Сталинская премия I степени (1946) — за научный труд «История дипломатии» тт. II—III
...
-------
Но это преамбула. Амбула же вот. Слово Е.Тарле:
Из всех войн Наполеона война 1812 г. является наиболее откровенно империалистской войной, наиболее непосредственно продиктованной интересами захватнической политики Наполеона и крупной французской буржуазии. Еще война 1796—1797 гг., завоевание Египта в 1798—1799 гг., вторичный поход в Италию и новый разгром австрийцев как-то прикрывались словами о необходимости борьбы против интервентов. Даже Аустерлицкая кампания изображалась наполеоновской прессой как «самозащита» Франции от России, Австрии и Англии. Даже разгром и порабощение Пруссии в 1806—1807 гг. являлись для среднего французского обывателя справедливой карой прусскому двору за дерзкий ультиматум, посланный Фридрихом-Вильгельмом III «миролюбивому» императору Наполеону, которому жить не дают беспокойные соседи. О четвертом разгроме Австрии в 1809 г. Наполеон и подавно не переставал говорить как о войне «оборонительной», вызванной австрийскими угрозами. Только о вторжении в Испанию и Португалию принято было помалкивать.
Все эти фантазии и лживые выдумки в 1812 г. никого уже не обманывали во Франции, да и в ход почти вовсе не пускались.
Заставить Россию экономически подчиниться интересам французской крупной буржуазии и создать против России вечную угрозу в виде вассальной, всецело зависимой от французов Польши, к которой присоединить Литву и Белоруссию, — вот основная цель. А если дело пойдет совсем гладко, то добраться до Индии, взяв с собой уже и русскую армию в качестве «вспомогательного войска».
Для России борьба против этого нападения была единственным средством сохранить свою экономическую и политическую самостоятельность, спастись не только от разорения, которое несла с собой континентальная блокада, уничтожившая русскую торговлю с англичанами, но и от будущего расчленения: в Варшаве не скрывали, что одной Литвой и Белоруссией поляки не удовлетворятся и что надеются со временем добраться при помощи того же французского цезаря до Черного моря. Для России при этих условиях война 1812 г. явилась в полном смысле слова борьбой за существование, обороной от нападения империалистского хищника.
Отсюда и общенародный характер великой борьбы, которую так геройски выдержал русский народ против мирового завоевателя.
...
Тут я прерву автора - по причине последней процитированной фразы.
Тарле писал в предвоенном СССР (книга опубликована в 1937 г.), поэтому некоторые моменты - причем ОБЩЕИЗВЕСТНЫЕ - Тарле был вынужден если не опустить, то ослабить. "Геройская реакция русского народа", точнее, ее ПРИЧИНЫ - один из таких моментов.
Русские крестьяне были не крепостными, а РАБАМИ. Сельскозхозяйственным скотом. И их патриотический подъем был вызван, конечно, не противостоянием "французской буржуазии", и даже не "угрозе расширения Польши".
Русское крестьянство ИСТОВО ВЕРИЛО, что наградой за его муки на земле будет вечное блаженство в Раю. Помещики же, шире - русское дворянство - действительно могло потерять ВСЁ. Поэтому "патриотическое крестьянство" было поднято на Священную Отечественную войну самым простым образом: русским дворянством и православными попами Наполеон был объявлен Антихристом, который несет ПОГИБЕЛЬ не на Земле - на это мужикам было на...рать - а на Том Свете.
Был такой интересный факт: "Материалистические" историки - и Тарле в том числе - писали, что русское крестьянство надеялось, в награду за патриотизм, мужество, жертвенность, и верность, на отмену крепостного права, а Александр заявил, что "мой верный народ свою награду получит от Бога". И это не было, как может показаться атеистам, издевательством. Для православного Царь - Ставленник и Доверенное Лицо Бога, и если Царь так сказал - значит, так и будет. А это Высшая Награда, какая только может быть.
Но продолжу цитировать Тарле.
...
Война 1812 г. была самой характерной из этих империалистских войн. Крупная французская буржуазия (особенно промышленная) нуждается в полном вытеснении Англии с европейских рынков; Россия плохо соблюдает блокаду, — нужно ее принудить. Наполеон делает это первой причиной ссоры. Той же французской буржуазии, на этот раз и промышленной и торговой, необходимо заставить Александра I изменить декабрьский таможенный тариф 1810 г., неблагоприятный для французского импорта в Россию. Наполеон делает это вторым предметом ссоры. Чтобы создать себе нужный политический и военный плацдарм против России, Наполеон стремится в том или ином виде создать для себя сильного, но покорного ему вассала на самой русской границе, организовать в тех или иных внешних формах польское государство, — третий повод к ссоре. В случае удачи затеваемого похода на Москву Наполеон говорит то об Индии, то о «возвращении через Константинополь», т. е. о завоевании Турции и уже заблаговременно посылает (в 1810, 1811, 1812 гг.) агентов и шпионов в Египет, в Сирию, в Персию.
Далее, сулила ли эта завоевательная империалистская война, хотя бы в виде побочного, второстепенного (с точки зрения Наполеона) результата, освобождение русских крестьян?
Ни в коем случае. Гадать тут не приходится. Наполеон сейчас же после похода — еще даже не успел кончиться кровавый год — категорически признавал, что никогда и не помышлял об освобождении крестьян в России. Он знал, что их положение хуже, чем положение крепостных в других европейских странах. Он даже говорил о русских крестьянах, пользуясь термином «рабы», а не «крепостные». Но он не только не пытался склонить в свою сторону симпатии русского крестьянства декретом об уничтожении крепостного права, но боялся, как бы ответом на его грабительское нашествие не явилась крестьянская революция в России. Он не хотел рыть пропасть между собой и помещичьим царем и помещичьей Россией, потому что он не нашел в России (так ему казалось и так он говорил) «среднего класса», т. е. той буржуазии, без которой он, буржуазный император, просто не мыслил перехода феодальной или полуфеодальной страны в колею нового строя, нужного для развития новых социально-экономических отношений. Ведь он вполне сознательно всюду искал этот «средний класс» и на нем стремился основать новую государственность. Русскую буржуазию он хотел найти и не успел, не сумел, все равно почему, но не нашел. А не найдя, отказался вообще от какого-либо активного вмешательства в русскую внутриполитическую жизнь, потому что из двух других сил, с которыми ему оставалось считаться, помещичья Россия была ему, несмотря ни на что, близка, а крестьянская революция страшна. Он застал русское крестьянство в цепях и ушел, даже и не попробовав к ним прикоснуться, напротив, например в Белоруссии и Литве, укреплял эти цепи.
Такое поведение Наполеона было вовсе не случайным. Мысли и настроения свои по этому поводу он ничуть не скрывал, хотя его ясные и точные высказывания относятся лишь к периоду, когда поход окончился. Но нам именно с этого и нужно начать, чтобы вполне уяснить его воззрения.
В тронном зале Тюильрийского дворца, на заседании сената 20 декабря 1812 г., говоря о только что кончившемся походе на Россию, Наполеон сказал: «Война, которую я веду против России, есть война политическая: я ее вел без враждебного чувства. Я хотел бы Россию избавить от бедствий, которые она сама на себя навлекла. Я мог бы вооружить наибольшую часть ее населения против ее же самой (против России. — Е. Т .), провозгласив свободу рабов. Большое количество деревень меня об этом просило. Но когда я узнал грубость нравов этого многочисленного класса русского народа, я отказался от этой меры, которая предала бы смерти, разграблению и самым страшным мукам много семейств». Эти слова Наполеона не нуждаются в пояснениях. Мы не находим ничего похожего на «многочисленные» прошения деревень ни в одном исходящем за время русского похода от французов и от самого Наполеона свидетельстве, ни в одном письме, ни в одном даже беглом указании. Ясно, что это один из тех политически выгодных вымыслов, перед которыми Наполеон никогда не останавливался. Но ясно и другое: он отлично понимал, что, освобождая крестьян, он мог бы вооружить их этим против крепостнического русского правительства. Знал, но не хотел, боялся к этому оружию прибегнуть. Не душителю революции, не императору божьей милостью Наполеону I, которому Александр еще перед самым нашествием писал: «государь, брат мой», не «брату» Александра I, не зятю Франца Австрийского было освобождать русских крестьян.
Да и что другое мог он сказать, будучи тем, кем он в это время был? Ведь в тот же день, в том же тронном зале, принимая вслед за сенатом Государственный совет, Наполеон хвалил это учреждение за монархические чувства, говорил «о благодеяниях монархии», громил «идеологию», «принцип восстания», «народное верховенство» и с целомудренным порицанием поминал якобинцев, «режим людей крови».
Эту новую выдумку о русских крестьянах, просивших его об освобождении, он повторяет и в письме к брату, вестфальскому королю Жерому, от 18 января 1813 г.: «Большое количество обитателей деревень просили у меня декрета, который дал бы им свободу, и обещали взяться за оружие в помощь мне. Но в стране, где средний класс малочислен, и когда, испуганные разрушением Москвы, удалились люди этого класса (без которых было невозможно направлять и удерживать в должных границах движение, раз уже сообщенное большим массам), я почувствовал, что вооружить население рабов — это значило обречь страну на страшные бедствия; у меня и мысли о том не было».
...
------
