Генерал-майор Владимир Дворкин — о сложном пути формирования современной системы международных договоров ядерной безопасности
Путь от бомбардировок Хиросимы и Нагасаки до первых шагов к системе контроля и сокращения ядерных вооружений занял более четверти века. В октябре 1972 года вступило в силу «Временное соглашение между СССР и США о некоторых мерах в области ограничения стратегических наступательных вооружений» (договор ОСВ-1).
Документ ограничивал увеличение числа стационарных пусковых установок межконтинентальных баллистических ракет (ПУ МБР) и устанавливал пределы количества пусковых установок баллистических ракет подводных лодок (ПУ БРПЛ). Контроль за соблюдением положений договора осуществлялся с использованием национальных технических средств контроля (НТСК).
Следующим стал договор ОСВ-2, подписанный в июне 1979-го. Он предусматривал ограничение количества носителей (ПУ МБР и БРПЛ, тяжелых бомбардировщиков) до 2,4 тыс. и их дальнейшее уменьшение до 2,25 тыс. единиц. Несмотря на то что сенат США не ратифицировал договор ОСВ-2 из-за ввода войск СССР в Афганистан, стороны условились выполнять его положения.
Вместе с тем технологический прогресс позволил обойти ограничения на количество МБР и БРПЛ: оснастить ракеты неконтролируемым количеством кассетных, а затем и разделяющихся головных частей индивидуального наведения (РГЧ ИН). Это позволило без увеличения числа носителей довести количество ядерных боезарядов до 10–12 тыс. единиц у каждой из сторон.
Застой консультаций и переговоров по ограничению СНВ в начале 1980-х из-за резкого обострения отношений СССР и США, в том числе американских планов «звездных войн», удалось прервать после исторической встречи Михаила Горбачева и Рональда Рейгана в Рейкьявике в 1986 году. Уже в декабре 1987 года был подписан бессрочный договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (РСМД).
Следующий важнейший этап — длительные изнурительные переговоры и подписание в июне 1991 года президентами Михаилом Горбачевым и Джорджем Бушем-старшим договора СНВ-1 о сокращении в два раза количества боезарядов на МБР, БРПЛ, тяжелых бомбардировщиках (до 6 тыс. единиц) и до 1,66 тыс. — самих носителей.
Уникальность этого договора состояла главным образом в системе взаимного контроля. Она предусматривала до 28 ежегодных инспекций на пусковых установках стационарных и мобильных МБР, подводных ракетоносцах, тяжелых бомбардировщиках и свыше 150 уведомлений относительно актуальных исходных данных о состоянии стратегических вооружений, об их передвижениях, инспекционной деятельности. После каждого пуска МБР и БРПЛ происходил обмен телеметрической информацией с записями измеряемых в полете параметров.
Беспрецедентная открытость сторон во многом объясняется пониманием необходимости сохранения стратегического баланса для обеспечения стратегической стабильности, исключающей применение ядерных вооружений.
Консультации и переговоры об ограничении СНВ не прерывались. Еще до вступления в силу договора СНВ-1 в январе 1993-го в Москве президентами России и США был подписан договор СНВ-2. Он предусматривал ограничить число боезарядов на носителях диапазоном 3,8–4,25 тыс. единиц.
США ратифицировали его в 1996 году, Россия — в 2000-м. Однако в связи с продлением срока его действия по дополнительным протоколам на 5 лет и согласованными правилами разграничения стратегической и нестратегической ПРО потребовалась его новая ратификация в сенате США, от чего он отказался. Договор не вступил в силу.
Но уже в процессе подготовки к ратификации договора СНВ-2 была достигнута договоренность с США о новом договоре СНВ-3 (не путать с Пражским договором 2010 года). Был разработан проект этого документа, а его положения в основном согласованы с американцами в процессе консультаций. Достигнуто согласие о разрешении размещать РГЧ ИН на наземных мобильных МБР, поскольку они, как и БРПЛ с РГЧ ИН, всегда рассматривались как средства не разоружающего, а ответного удара. Это неизвестно многим, в том числе упрямым критикам договора СНВ-2. Если бы он был принят, то никаких препятствий для развертывания мобильных МБР с РГЧ ИН типа «Ярс» не существовало бы.
В системе подобных договоров можно упомянуть промежуточный договор о СНП 2003 года, который базировался на процедурах договора СНВ-1. По нему предусматривалось ограничить количество боезарядов сторон до 1,7–2,2 тыс. единиц.
Наконец, последний в ряду — действующий до 2021 года Пражский договор СНВ, ограничивающий количество развернутых носителей до 700 и число боезарядов на них — до 1,55 тыс. единиц.
В России и США есть предположения, что этот договор может стать последним по ряду причин, прежде всего из-за резкого обострения отношений между странами. Вот этого нельзя допустить, поскольку сохранение стратегической стабильности обеспечивается прежде всего в рамках договорных отношений России и США. Они позволяют сохранять устойчивый ядерный баланс и получать исчерпывающую информацию о состоянии и ближайших перспективах состава и основных характеристик СНВ.
Исторический опыт свидетельствует, что отсутствие подобной информации неизбежно приводит к преувеличению сил и возможностей оппонента и, как следствие, к повышению количества и качества своих вооружений при значительных дополнительных затратах. В теории управления это относится к системам с положительной обратной связью с неизбежной потерей устойчивости.
Незначительную часть сведений можно получать с использованием национальных космических средств разведки, но этого совершенно недостаточно. Так, например, нельзя определить реальное количество боезарядов на МБР и БРПЛ, на которое они спроектированы и испытаны.
Если после 2021 года не будет следующего договора по СНВ, то уже через 1,5–2 года стратегический паритет и стабильность будут необратимо разрушены. Сторонам необходимо вспомнить уроки Рейкьявика и преодолеть нынешние противоречия, которые по сравнению с пиком холодной войны можно считать ничтожными.
Владимир Дворкин
Автор — доктор технических наук, профессор, генерал-майор. В настоящее время — главный научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений РАН
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции