Российская военная интервенция в Сирии еще больше запутывает и без того сложную сеть противоречивых целей и соперничающих между собой применений крайнего насилия, которые за последние четыре года подорвали основы этой страны. Даже если предположить, что российские самолеты в будущем нанесут удары по «Исламскому государству» и другим повстанческим группам, ставшим объектом атак во время их первых миссий, российские бомбардировки, если судить по военно-воздушным усилиям Запада, будут иметь ограниченный эффект на способность ИГИЛ сохранять контроль над своей основной территорией. В то время как серьезное ослабление ИГИЛ представляется маловероятным, российская поддержка с воздуха, которая, как ясно уже сейчас, будет направлена против ряда оппозиционных режиму группировок, будет способствовать укреплению режима Асада, по крайней мере, в краткосрочной перспективе, а это, за отсутствием других событий, только продлит войну и увеличит страдания гражданского населения.
Тем не менее шаги, которые предпринимает Россия, также несут в себе возможности, которыми Соединенным Штатам и их союзникам стоит воспользоваться, чтобы сместить фокус международной озабоченности Сирией с военного уничтожения ИГИЛ на защиту тех самых гражданских лиц путем разного рода договоренностей, пусть и частичных, которые могут быть достигнуты без участия Москвы. Воспримем риторику президента Владимира Путина буквально и согласимся, что попытки сдерживания ИГИЛ имеют под собой общую основу. Пусть они договариваются о том, чтобы предотвратить возможные столкновения между российскими ВВС и самолетами коалиции. Пусть генералы совещаются.
Но давайте пойдем дальше и предложим убежище, бесполетные зоны и соглашения о прекращении огня на местном уровне — то, что отгородит простых людей, число жертв среди которых неуклонно растет, от линии огня или по крайней мере освободит их от ужаса авиаударов какой бы то ни было стороны. Пусть Москва, или Тегеран, объяснят, чем плоха такая идея.
Конечно же, есть ряд практических возражений на подобные схемы, в частности то, что они предоставляют тому или иному сопернику военное преимущество. Тот факт, что они иногда работали в прошлом, как, например, в иракском Курдистане после первой войны в Персидском заливе, не означает, что их легко будет возродить сейчас. Однако возможности их осуществления должны активно исследоваться правительствами и военными стратегами. Было бы глупо испытывать чрезмерный оптимизм, но усилия должны быть сделаны.
До сих пор Запад полагал, что лучший способ обеспечить сирийскому народу благоденствие состоит в работе по уничтожению ИГИЛ и свержению режима Асада, в то время как огромное число беженцев сосредоточены в лагерях в соседних странах. Если бы мир в Сирии был более легко достижим, этот подход, возможно, и оказался бы приемлемым. Но он пренебрегает необходимостью защищать гражданские лица в их собственной стране. Неспособность защитить мирных жителей в Боснии и Руанде привели к появлению в 2005 году нормы международного права — «обязанности защищать», которую Организация Объединенных Наций официально приняла в 2009 году. Предполагалось, что это будет навсегда затверженный урок, но, похоже, в Сирии его быстро забыли.
Эта ответственность является одной из причин, по которой обеспокоенность британского правительства идеей присоединения Королевских ВВС к воздушным ударам по сирийским объектам оказывается излишней. Несколько лишних бомбардировщиков не сыграют особой роли в воздушной кампании, где скоро не останется целей для поражения. Здесь нет ни крайнего возражения, ни решительного требования. Должно произойти коллективное пробуждение и осознание необходимости защиты внутри самой Сирии, и Великобритания должна оптимально использовать свое ограниченное влияние в этом направлении, имея в качестве прецедента инициативу Джона Мейджора в 1991 году в Ираке.
Безусловно, истинный мир в Сирии по-прежнему является конечной целью. Мотивы Путина в Сирии множественны. Он хочет отвлечь внимание от еще незавершенного приключения на Украине; ищет критерии для международной реабилитации; желает, чтобы Россия выглядела великой державой, действующей смело там, где Соединенные Штаты не смогли; он стремится возвыситься в глазах российского общественного мнения; и может быть не на шутку встревожен присоединением джихадистов к ИГИЛ и их последующим возвращением в Россию.
Но если мы что-то и знаем о г-не Путине, так это одну вещь: что он не продумывает все до конца. Вероятно, что Россия откусила больше, чем может прожевать, ее действия вполне могут усилить враждебность суннитов по отношению к России. Еще более глубокое отождествление с режимом Асада кажется неразумным. В сравнительно короткий период времени Москве могут понадобиться стратегии для выхода.
Если это когда-либо произойдет, возможно, наступит момент, когда российские и западные интересы сойдутся, и это взаимодействие должно также включать Иран. В подобных домыслах есть проблеск надежды. Между тем, западные страны должны в срочном порядке заняться поиском любых инициатив, которые сейчас защитят мирных жителей в Сирии, и на этом важнейшем вопросе испытать Россию и Иран.
Редакционная статья